«— Вы чего, мать родную не пожалеете? Вам чего, только б наперед всех родину продать? …А дальше начался шмон по всем правилам текущей эпохи. «Ваши документы!» — неприступным голосом требовали господа грузчики. И говорили с угрозой: «Та-ак! А какие у вас свидетельства иль доказательства, что означенная в паспорте Вешаловка еще имеет место на белом свете?» Тогда очередник поспешно представлял двух-трех свидетелей. Господа грузчики обводили мысленным взором несчастную Вешаловку, щупали ее пальцами, колупали ногтем, затем морщились от предполагаемого дурного запаха и отшвыривали в угол небрежным жестом. Там, в углу, из этих Вешаловок уже образовались целые корявые вороха. Феликс и Там-Там отирали наскоро руки о грязные халаты и проставляли озябшими пальцами в ведомости цену. — Да побойтесь вы Бога! — вскрикивал очередник, обнаружив много нулей в ведомости и слишком мало монет в собственных руках. — Ка-ко-го тебе Бога? — безумными глазами оглядывал Там-Там очередника. — Вы родиной торгуете, мы ради вас идем на разные нарушения, а вам, за все хорошее, еще и Бога подавай на сдачу?»

«Он всегда делал невпопад: бывало, последыша кулацкого, от семьи отставшего, прикормит (его бы за Полярный круг, за всем осиным гнездом вслед, а у него от одной мысли все внутри переворачивается). Его товарищи за это с издевкой Николаем-угодником прозвали. <…> За бывшего товарища, дурак, заступился. Того за вражескую деятельность закатали аж на Соловки, а перед этим Николай Иванович возьми да вякни на собрании: мол, не верю! Ну, не веришь, Свиридов, тогда ступай вслед за ним! Там тебе все как следует, Свиридов, объяснят! Так он и загремел в первый раз. А во второй, это уже после войны, его обратно на слабости поймали: пожалел, понимаешь, прописал на своей площади еще одного бывшего товарища вдову (то есть опять проявил недопониманье). Придрались к другому, правда, влепили десять лет, отсидел пять, — спасибо к этому моменту успели самого вождя народов разоблачить… А то было Николай Иванович последний разум потерял. Шумнет кто из охраны ему в шутку на ухо: что, этот и этот тебя к убийству Сталина подбивали, да? Николай Иванович весь затрясется и, не глядя, уже кричит: да! да! да! А охрана рассмеется только, бросит его: что, дескать, с такого взять, если не человек, а один шкелет угодника остался!..»

В заглавной повести книги все необычно. Совершено убийство… Кто-то неизвестный похоронен под именем нашего героя. Сам же герой, оболганный и придавленный грузом ошибок, режет картины в музее собственного творчества… Василь Быков, первым прочитавший рукопись, сказал: «Это — гротеск яркий и правдивый». Через семь лет оказалось, что все описанное в повести и о нашем фантасмагоричном времени. Книгу органично дополняют три рассказа

В заглавной повести книги все необычно. Совершено убийство… Кто-то неизвестный похоронен под именем нашего героя. Сам же герой, оболганный и придавленный грузом ошибок, режет картины в музее собственного творчества…

Пожилой отец внезапно решает навестить взрослого сына, уехавшего в дальнюю деревню, и отправляется к нему без предупреждения: «Врасплох застану!» На поезде. Ночью. Зимой. В мороз и метель. Пять километров пешком от станции — ерунда! Но он, конечно, заблудился…