Las historias de Agua pesada son mundos en miniatura que contienen, en dosis altamente concentradas, la acidez, el cinismo y el profundo cuestionamiento de las bases de nuestra sociedad que caracterizan las grandes novelas de Martin Amis. Así, en uno de los cuentos, la sociedad es mayoritariamente gay, y los heterosexuales son una minoría perseguida, en otro, un sarcástico robot marciano nos trae extrañas noticias sobre la vida en el sistema solar, y en el relato ‘Agua pesada’, Amis retrata sin piedad el malestar y la fatiga de la cultura de la clase trabajadora

"It's transfixing — At first it's funny. It teases, exaggerates, deliberates. Then it becomes ferocious, stricken, moving." — The Times Blitzed on uppers, downers, blue movies and bellinis, the bacchanalia bent bon-vivants ensconced at Appleseed Rectory for the weekend are reeling in an hallucinatory haze of sex and seduction. But as Friday melts into Saturday and Saturday spirals into Sunday and sobriety sets in, the orgiastic romp descends to disastrous depths

MARTIN AMIS hates nuclear weapons, and he doesn't care who knows it. In fact, he wants everyone to know it. At mid-career, he has virtually ceased to be a writer of fiction-from 1974 to 1984, he published five comic novels, including the hugely successful Money-and has metamorphosed instead into a kind of anti-nuclear polemicist. Einstein's Monsters, his most recent work, is a collection of stories based on the theme of nuclear holocaust. Lest anyone think this is a chance engagement, Amis has followed up Einstein's Monsters with an article in the October Esquire railing against the insanity of American nuclear planning. The article, a rehash of the Introduction to the present volume, is most notable not for its politics but for the warning it includes to those of us waiting for the return of a depoliticized Martin Amis: "When nuclear weapons become real to you,' he tells us, "hardly an hour passes without some throb or flash, some heavy pulse of imagined super-catastrophe.' The hydrogen bomb has claimed its first English target, and it is the career of Martin Amis. In his new role, Amis runs around like the sheriff in Jaws, as if he's the only person who knows there's a shark in town and everyone else is trying to keep the beaches open. The Esquire article gives a good sense of the fundamental cheesiness of his political thinking. The members of the Washington nuclear establishment, he says, don't mind talking about "X-ray lasers and hard-kill capabilities,' but they "go green' when the author tries to light up a cigarette. When the author interviews an attache from the Soviet embassy, on the other hand, things go differently; the two "drink a lot of coffee and smoke up a storm.' "Sergi and I got along fine,' Amis tells us. "He didn't want to kill me. I didn't want to kill him.' Amis has invented the Marlboro Peace Plan. Einstein's Monsters is only a touch more subtle. It consists of five stories, along with both an "Author's Note' and an Introduction. In his Note, Amis vacillates upon the question of whether the stories are polemical. "If they arouse political feelings,' he tells us, "that is all to to the good,' but really, they "were written with the usual purpose in mind: that is to say, with no purpose at all-except, I suppose, to give pleasure, various kinds of complicated pleasure.' If there is any confusion in the reader's mind, however, it is cleared up by the first story, "Bujak and the Strong Force.' Reading it, one is reminded of the experience of sitting in a college fiction workshop, the excited author right there next to you, enthusiastically explaining the intricacies of his story's symbolic order. Bujak, the title character, is a hugely powerful Eastern European living in a bad neighborhood in London. A survivor of the Nazi occupation of Poland, he spends a great deal of time arguing with the (American) narrator over the value of revenge. The narrator is anti, Bujak is pro. Bujak polices his block, rounds up petty criminals, makes the streets safe for young ladies at night. "He was our deterrent,' the narrator says. At the end of the story, when Bujak returns to his home to find his mother, daughter, and granddaughter brutally rape-murdered, the drunken perpetrators lying asleep on the floor, we expect him to exact some terrible revenge. But he doesn't. "Why?' the narrator asks. "No court on earth would have sent you down.' (Is this how Americans speak, by the way?) "When I had their heads in my hands,' Bujak replies, "I thought how incredibly easy to grind their faces together. But no… I had no wish to add to what I found.' It's… unilateral disarmament! Throughout Einstein's Monsters Amis the author is at war with Amis the nuclear theoretician. "Insight at Flame Lake,' for example, would have been a fine schizophrenic-breakdown story, except that Amis the theoretician felt compelled to tack on an anti-nuclear subtext. "Thinkability,' the long introduction to Einstein's Monsters, has its flashes of brilliant writing (the generations of unborn babies who would be aborted by a nuclear war are described as "queueing up in spectral relays until the end of time'), but it is marred by the same sort of simplistic reasoning that plagues the Esquire piece. Amis wants to pin all our problems on the existence of nuclear weapons. In the face of these missiles, no merely personal atrocity matters: "What vulgar outrage or moronic barbarity can compare with the black dream of nuclear exchange?' It's like asking a meter maid, "How dare you give me a ticket when there are Russian tanks illegally parked on the streets of Kabul?' But Amis the satirist knows that it takes a lot more than nuclear weaponry to explain the spiritual malaise of our century, just as Amis the writer knows (or ought to know) that there is always more than one explanation for any human phenomenon. One suspects, in fact, that Amis's opposition to the Strategic Defense Initiative is derived not from the fear of a perilous escalation in the arms race, but from a (perhaps unconscious) perception that, with nuclear weapons gone, the novelist would have to face the fact of unexcused human weakness again

“Martin Amis is a stone-solid genius… a dazzling star of wit and insight.” In this wickedly delightful collection of stories, Martin Amis once again demonstrates why he is a modern master of the form. In “Career Move,” screenwriters struggle for their art, while poets are the darlings of Hollywood. In “Straight Fiction,” the love that dare not speak its name calls out to the hero when he encounters a forbidden object of desire—the opposite sex. And in “State of England,” Mal, a former “minder to the superstars,” discovers how to live in a country where “class and race and gender were supposedly gone.” In Heavy Water and Other Stories, Amis astonishes us with the vast range of his talent, establishing that he is one of the most versatile and gifted writers of his generation

An extraordinary novel that ratifies Martin Amis's standing as "a force unto himself," as "The Washington Post" has attested: "There is, quite simply, no one else like him." "House of Meetings" is a love story, gothic in timbre and triangular in shape. In 1946, two brothers and a Jewish girl fall into alignment in pogrom-poised Moscow. The fraternal conflict then marinates in Norlag, a slave-labor camp above the Arctic Circle, where a tryst in the coveted House of Meetings will haunt all three lovers long after the brothers are released. And for the narrator, the sole survivor, the reverberations continue into the new century. Harrowing, endlessly surprising, epic in breadth yet intensely intimate, "House of Meetings" reveals once again that "Amis is a stone-solid genius. . a dazzling star of wit and insight" ("The Wall Street Journal")

A brilliant weave of personal involvement, vivid biography and political insight, Koba the Dread is the successor to Martin Amis’s award-winning memoir, Experience. Koba the Dread captures the appeal of one of the most powerful belief systems of the 20th century—one that spread through the world, both captivating it and staining it red. It addresses itself to the central lacuna of 20th-century thought: the indulgence of Communism by the intellectuals of the West. In between the personal beginnings and the personal ending, Amis gives us perhaps the best one-hundred pages ever written about Stalin: Koba the Dread, Iosif the Terrible. The author’s father, Kingsley Amis, though later reactionary in tendency, was a “Comintern dogsbody” (as he would come to put it) from 1941 to 1956. His second-closest, and then his closest friend (after the death of the poet Philip Larkin), was Robert Conquest, our leading Sovietologist whose book of 1968, The Great Terror, was second only to Solzhenitsyn’s The Gulag Archipelago in undermining the USSR. The present memoir explores these connections. Stalin said that the death of one person was tragic, the death of a million a mere “statistic.” Koba the Dread, during whose course the author absorbs a particular, a familial death, is a rebuttal of Stalin’s aphorism

Lionel Asbo — a very violent but not very successful young criminal — is going about his morning duties in a London prison when he learns that he has just won £139,999,999.50 on the National Lottery. This is not necessarily good news for his ward and nephew, the orphaned Des Pepperdine, who still has reason to fear his uncle's implacable vengeance. Savage, funny, and mysteriously poignant, Lionel Asbo is a modern fairytale from one of the world's great writers

Xan Meo es un hombre de múltiples talentos: actor, músico, escritor, y también hijo de un célebre delincuente. Una noche, Xan se sienta a tomar una copa en la terraza de un pub y, al poco rato, dos hombres le parten la cabeza a cachiporrazos. Tras una difícil convalecencia será otro. Deberá acostumbrarse a su nuevo ser, como todos los que le rodean, porque Xan se convertirá en un antimarido, en un antipadre, movido por impulsos primarios y con una sexualidad muy perturbadora. Pero hay otros personajes que inciden en la vida de Xan. Clint Smoke, un periodista de un diario amarillista volcado en la pornografía y las noticias de escándalo, y también Henry England, el rey de Inglaterra y padre de la Princesita, a la que alguien ha fotografiado desnuda en su bañera. También está el misterioso Joseph Andrews, como una araña en el centro de una vasta red. Y en el núcleo de todo: Edipo, los padres como posibles corruptores devoradores de sus hijos, el difícil pasaje a la madurez

There was an old story about a king who asked his favourite wizard to create a magic mirror. This mirror didn't show you your reflection. Instead, it showed you your soul — it showed you who you really were. But the king couldn't look into the mirror without turning away, and nor could his courtiers. No one could. What happens when we discover who we really are? And how do we come to terms with it? Fearless and original, The Zone of Interest is a violently dark love story set against a backdrop of unadulterated evil, and a vivid journey into the depths and contradictions of the human soul

When 'dream husband' Xan Meo is vengefully assaulted in the garden of a London pub, he suffers head-injury, and personality-change. Like a spiritual convert, the familial paragon becomes an anti-husband, an anti-father. He submits to an alien moral system — one among many to be found in these pages. We are introduced to the inverted worlds of the 'yellow' journalist, Clint Smoker; the high priest of hardmen, Joseph Andrews; the porno tycoon, Cora Susan; and Royce Traynor, the corpse in the hold of the stricken airliner, apparently determined, even in death, to bring down the plane that carries his spouse. Meanwhile, we explore the entanglements of Henry England: his incapacitated wife, Pamela; his Chinese mistress, He Zizhen; his fifteen-year-old daughter, Victoria, the victim of a filmed 'intrusion' which rivets the world — because she is the future Queen of England, and her father, Henry IX, is its King

«Беременная вдова» — так назвал свой новый роман британский писатель Мартин Эмис. Образ он позаимствовал у Герцена, сказавшего, что «отходящий мир оставляет не наследника, а беременную вдову». Но если Герцен имел в виду социальную революцию, то Эмис — революцию сексуальную, которая драматически отразилась на его собственной судьбе и которой он теперь предъявляет весьма суровый счет. Так, в канву повествования вплетается и трагическая история его сестры (в книге она носит имя Вайолет), ставшей одной из многочисленных жертв бурных 60 — 70-х. Главный герой книги студент Кит Ниринг — проекция Эмиса в романе — проводит каникулы в компании юных друзей и подруг в итальянском замке, а четыре десятилетия спустя он вспоминает события того лета 70-го, размышляет о полученной тогда и искалечившей его на многие годы сексуальной травме и только теперь начинает по-настоящему понимать, что же произошло в замке

Молодой преуспевающий английский бизнесмен, занимающийся созданием рекламных роликов для товаров сомнительного свойства, получает заманчивое предложение — снять полнометражный фильм в США. Он прилетает в Нью-Йорк, и начинается полная неразбериха, в которой мелькают бесчисленные женщины, наркотики, спиртное. В этой — порой смешной, а порой опасной — круговерти герой остается до конца… пока не понимает, что его очень крупно «кинули»

Впервые на русском — один из знаковых романов прославленного британца Мартина Эмиса (сына не менее прославленного писателя Кингсли Эмиса), переходное звено от «Успеха» к «Деньгам». Страдающая тотальной амнезией Мэри Агнец (это имя она придумала себе сама) блуждает, подобно призраку, сквозь различные сграты лондонского общества, повсюду неосознанно играя роль роковой женщины. Полиция утверждает, что ее пытался убить — и сам в этом признался — некий мистер Дэвил. Мэри же, стараясь найти себе место в новой жизни и отыскать следы своей прошлой жизни, повсюду находит подтверждения крылатой фразы Сартра: «Ад — это другие»…«Метафизический триллер… Кафка, переснятый в манере хичкоковского «Психоза» — так охарактеризовал «Других людей» Дж. Г. Баллард

В 1973 году Мартин Эмис, известный английский прозаик и критик, удачно дебютировал романом «Записки о Рейчел». Действие романа происходит за сутки до того, как герою-повествователю, Чарльзу Хайвэю, исполнится двадцать, и сосредоточено на его болезненных амурных переживаниях. Критики, за малым исключением, оценили мастерство создания комических ситуаций. В следующем году книга удостоилась премии Сомерсета Моэма

Новый роман корифея английской литературы Мартина Эмиса в Великобритании назвали «лучшей книгой за 25 лет от одного из великих английских писателей». «Кафкианская комедия про Холокост», как определил один из британских критиков, разворачивает абсурдистское полотно нацистских будней. Страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями. Кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением. Мартин Эмис привносит в разговор об ужасах Второй мировой интонации и оттенки, никогда прежде не звучавшие в подобном контексте. «Зона интересов» – это одновременно и любовный роман, и антивоенная сатира в лучших традициях «Бравого солдата Швейка», изощренная литературная симфония. Мелодраматизм и обманчивая легкость сюжета служат Эмису лишь средством, позволяющим ярче высветить абсурдность и трагизм ситуации и, на время усыпив бдительность читателя, в конечном счете высечь в нем искру по-настоящему глубокого сопереживания

Знаменитый автор «Денег» и «Успеха», «Лондонских полей» и «Стрелы времени» снова вступает на набоковскую территорию: «Информация» — это комедия ошибок, скрещенная с трагедией мстителя; это, по мнению критиков, лучший роман о литературной зависти после «Бледного огня». Писатель-неудачник Ричард Талл мучительно завидует своему давнему приятелю Гвину Барри, чей роман «Амелиор» вдруг протаранил списки бестселлеров и превратил имя Гвина в международный бренд. По мере того как «Амелиор» завоевывает все новые рынки, а Гвин — почет и славу, зависть Ричарда переплавляется в качественно иное чувство. Теперь он готов поставить на карту все, чтобы уничтожить автора «Амелиора» в том или ином смысле…

Этот роман мог называться «Миллениум» или «Смерть любви», «Стрела времени» или «Ее предначертанье — быть убитой». Но называется он «Лондонские поля». Это роман-балет, главные партии в котором исполняют роковая женщина и двое ее потенциальных убийц — мелкий мошенник, фанатично стремящийся стать чемпионом по игре в дартс, и безвольный аристократ, крошка-сын которого сравним по разрушительному потенциалу с оружием массового поражения. За их трагикомическими эскападами наблюдает писатель-неудачник, собирающий материал для нового романа… Впервые на русском

Чего только я не насмотрелась: один шагнул вниз с небоскреба, другого завалили отбросами на свалке, третий истек кровью, четвертый сам себя взорвал. На моих глазах всплывали утопленники, болтались в петле удавленники, корчились в предсмертной агонии отравленные. Я видела искромсанное тельце годовалого ребенка. Видела мертвых старух, изнасилованных бандой подонков. Видела трупы, вместо которых фотографируешь кучу кишащих червей. Но больше других мне в память врезалось тело Дженнифер Рокуэлл…

Тод Френдли ходит задом наперед и по сходной цене сдает продукты в универсам. Его романтические связи каждый раз начинаются с ожесточенной ссоры, а то и с рукоприкладства. Раз в месяц из пепла в камине рождается открытка от преподобного Николаса Кредитора; если верить преподобному, погода в Нью-Йорке остается устойчивой. В ночных кошмарах Тода Френдли бушует вьюга человеческих душ, тикают младенцы-бомбы и возвышается всемогущий исполин в черных сапогах и белом халате. В голове у него живет тайный соглядатай, наивный краснобай, чей голос мы и слышим. Он понимает: кошмары Тода Френдли связаны не с какими-либо прошлыми преступлениями, а с тем, что ему еще только предстоит совершить. Поскольку в романе Мартина Эмиса стрела времени развернута вспять

«Успех» — роман, с которого началась слава Мартина Эмиса, — это своего рода набоковское «Отчаяние», перенесенное из довоенной Германии в современный Лондон, разобранное на кирпичики и сложенное заново. Жили-были два сводных брата. Богач и бедняк, аристократ и плебей, плейбой и импотент, красавец и страхолюдина. Арлекин и Пьеро. Принц и нищий. Модный галерейщик и офисный планктон. Один самозабвенно копирует Оскара Уальда, с другого в будущем возьмет пример Уэлбек. Двенадцать месяцев — от главы «Янтарь» до главы «Декабрь» — братья по очереди берут слово, в месяц по монологу. Квартира у них общая, трактовки одних и тех же событий разные

Во вступительной заметке «В тени „Заводного апельсина“» составитель специального номера, критик и филолог Николай Мельников пишет, среди прочего, что предлагаемые вниманию читателя роман «Право на ответ» и рассказ «Встреча в Вальядолиде» по своим художественным достоинствам не уступают знаменитому «Заводному апельсину», снискавшему автору мировую известность благодаря экранизации, и что Энтони Бёрджесс (1917–1993), «из тех писателей, кто проигрывает в „Полном собрании сочинений“ и выигрывает в „Избранном“…», «ИЛ» надеется внести свою скромную лепту в русское избранное выдающегося английского писателя. Итак, роман «Право на ответ» (1960) в переводе Елены Калявиной. Главный герой — повидавший виды средний руки бизнесмен, бывающий на родине, в провинциальном английском городке, лишь от случая к случаю. В очередной такой приезд герой становится свидетелем, а постепенно и участником трагикомических событий, замешанных на игре в адюльтер, в которую поначалу вовлечены две супружеские пары. Роман написан с юмором, самым непринужденным: «За месяц моего отсутствия отец состарился больше, чем на месяц…» В рассказе «Встреча в Вальядолиде» описывается вымышленное знакомство Сервантеса с Шекспиром, оказавшимся в Испании с театральной труппой, чьи гастроли были приурочены к заключению мирного договора между Британией и Испанией. Перевод А. Авербуха. Два гения были современниками, и желание познакомить их, хотя бы и спустя 400 лет вполне понятно. Вот, например, несколько строк из стихотворения В. Набокова «Шекспир»: В рубрике «Документальная проза» — фрагмент автобиографии Энтони Бёрджесса «Твое время прошло» в переводе Валерии Бернацкой. Этой исповеди веришь, не только потому, что автор признается в слабостях, которые принято скрывать, но и потому что на каждой странице воспоминаний — работа, работа, работа, а праздность, кажется, перекочевала на страницы многочисленных сочинений писателя. Впрочем, описана и короткая туристическая поездка с женой в СССР, и впечатления Энтони Бёрджесса от нашего отечества, как говорится, суровы, но справедливы. В рубрике «Статьи, эссе» перед нами Э. Бёрджесс-эссеист. В очерке «Успех» (перевод Виктора Голышева) писатель строго судит успех вообще и собственный в частности: «Успех — это подобие смертного приговора», «… успех вызывает депрессию», «Если что и открыл мне успех — то размеры моей неудачи». Так же любопытны по мысли и языку эссе «Британский характер» (перевод В. Голышева) и приуроченная к круглой дате со дня смерти статьи английского классика статья «Джеймс Джойс: пятьдесят лет спустя» (перевод Анны Курт). Рубрика «Интервью». «Исследуя закоулки сознания» — так называется большое, содержательное и немного сердитое интервью Энтони Бёрджесса Джону Каллинэну в переводе Светланы Силаковой. Вот несколько цитат из него, чтобы дать представление о тональности монолога: «Писал я много, потому что платили мне мало»; «Приемы Джойса невозможно применять, не будучи Джойсом. Техника неотделима от материала»; «Все мои романы… задуманы, можно сказать, как серьезные развлечения…»; «Литература ищет правду, а правда и добродетель — разные вещи»; «Все, что мы можем делать — это беспрерывно досаждать своему правительству… взять недоверчивость за обычай». И, наконец: «…если бы у меня завелось достаточно денег, я на следующий же день бросил бы литературу». В рубрике «Писатель в зеркале критики» — хвалебные и бранные отклики видных английских и американских авторов на сочинения Энтони Бёрджесса. Гренвилл Хикс, Питер Акройд, Мартин Эмис, Пол Теру, Анатоль Бруайар в переводе Николая Мельникова, и Гор Видал в переводе Валерии Бернацкой. А в заключение номера — «Среди книг с Энтони Бёрджессом». Три рецензии: на роман Джона Барта «Козлоюноша», на монографию Эндрю Филда «Набоков: его жизнь в искусстве» и на роман Уильяма Берроуза «Города красной ночи». Перевод Анны Курт