В рецензии на роман Н. Н. Семенова ярче, чем в других произведениях Добролюбова, выразилось неприятие критиком-демократом социальной психологии и морали дворянского общества, сколком которых является этот роман. Добролюбов с неодобрением воспринимает сам факт сочинительства русского автора на французском языке, в чем критик видит проявление элитарности, незаинтересованности в демократическом читателе. Но особенно возмущает критика крепостническое отношение к женщине, которым пропитан «аристократический» роман Семенова

«…Кольцов до последнего времени не пользовался у нас такой известностью, какой можно бы желать для него и какой он заслуживает. Правда, некоторые из его песен распространяются в публике и возбуждают сочувствие благодаря тому, что они положены на музыку и могут быть петы в обществе, с аккомпанементом фортепьяно. Но это случайное знакомство с двумя-тремя песнями весьма немногих приводит к более близкому и серьезному изучению произведений поэта. До сих пор еще много можно встретить людей, которые знают и ценят Кольцова только как простолюдина-самоучку, выучившегося писать недурные стихи. Действительно, и это обстоятельство само по себе стоит того, чтобы обратить на него наше внимание…»

«…Вот два чтения для юношества, совершенно разнообразные по своему содержанию. Одна толкует о знаменитом фельдмаршале и восхваляет его за то, что молодецки бил мятежных поляков и французов; другая знакомит молодых читателей с поэтом-прасолом, исполненным гуманных и скромных стремлений. Которая книга полезнее, которую скорее можно посоветовать дать в руки, например, двенадцатилетнему мальчику? Изложение в них обеих грамотно и большею частью просто… Но содержание обеих книжек полагает между ними неизмеримую разницу…»

«…Верите ли, что из книги в 300 с лишком страниц, с длинным заглавием <…> – можно узнать о Турции гораздо меньше, нежели из путевых очерков г. Милюкова, в которых посвящено страничек сто Константинополю!.. У г. Милюкова есть, например, параллель Константинополя с Москвою, чего вы у г. Бессе уж никак не найдете. Кроме того, в путевых записках г. Милюкова вы читаете характеристику страны и народа, научаетесь понимать хоть отчасти и современное положение Турции и значение исторических судеб ее. В книге г. Бессе нет ничего подобного…»

«…Повести г. Плещеева не выходят из уровня, который установился вообще для произведений той школы беллетристов, которую, пожалуй, по главному ее представителю, мы можем назвать тургеневскою. Постоянный мотив ее тот, что «среда заедает человека». Мотив хороший и очень сильный; но им до сих пор не умели еще у нас хорошо воспользоваться. Человек, «заеденный средою», изображался иногда в повестях тургеневской школы довольно живо; но самая «среда» и ее отношение к человеку рисовались бледно и слабо…»

«…Переворот в религиозно-нравственных убеждениях ознаменовывается обыкновенно явлением мудрого проповедника, который возвещает новые правила жизни, поражая всех возвышенностью своей морали, необычайным терпением в борьбе с закоснелым невежеством и суеверием и т. п. Последователи его составляют новую систему учения, присоединяя к речам проповедника свои собственные мудрования. Проходят столетия; лицо преобразователя покрывается таинственным мраком; благоговение возводит его в ряд неземных существ и делает его предметом набожного поклонения. Вместе с тем является целый ряд обязанностей и обрядовых действий собственно в отношении к боготворимому лицу. Такова в общих чертах и история буддизма…»

В рецензии на эклектичный по составу сборник «Весна» Добролюбов продолжил полемику с «сибаритским» направлением «чистого искусства» и одновременно с либеральной идеологией. Критик высказал также свое отношение к проблеме централизации государственной власти в России, обсуждавшейся в это время в исторической литературе. Вслед за Чернышевским Добролюбов занимает позицию, отличную от либеральной историографии, признававшей прогрессивность централизации. Добролюбов предлагает иной критерий оценки исторически сложившихся государственных систем: насколько они «устроивают благосостояние народа и приходятся ему по духу и по нраву»

Статья является вступлением к первому «Внутреннему обозрению» «Современника», написанному С. Т. Славутинским (см. о нем примеч. к статье «Повести и рассказы С. Т. Славутинского» – наст. т., с. 680–681), и представляет собой программу нового отдела. В этой небольшой работе нашли выражение основные элементы революционно-демократического мировоззрения Добролюбова: мысль о негодности всего общественного здания России и бессмысленности его частичных перестроек, вера в народ как единственную силу, способную коренным образом изменить жизнь

Статья написана в форме письма к реакционному литератору Н. А. Гречу. Речь идет о статье Н. Греча «18 февраля 1855 года», написанной в связи со смертью Николая I. Статья была опубликована 21 февраля в «Северной пчеле» (1855, № 39). Гневным ответом на нее и явилось письмо «Анастасия Белинского»

Настоящая рецензия – по существу, первое серьезное обращение Добролюбова-критика к творчеству Островского. Мотивы его следует искать в том факте, что поиски драматурга, совершившего окончательный переход к остросоциальной драматургии и обратившегося к изображению неудержимого стремления простых людей к независимости и счастью, совпали с глубочайшими внутренними убеждениями самого критика

…«Не было ни гроша, да вдруг алтын» – по русской пословице: в одно время с историей г-жи Деревицкой является еще «Всемирная история» – г-жи Соколовой. Радуйтесь, дети! Ваша литература обогащается полезными произведениями: г. Федоров пишет для вас стихотворения, которые могут впоследствии и на службе пригодиться; г-жа Деревицкая предостерегает вас от горячительных напитков и воодушевляет к силе и храбрости; г-жа Соколова дает вам всемирную историю, замечая, что она, как и все науки, и даже в том числе пиитика (господи, что это за наука? Неужели г-жа Соколова училась в семинарии?), выводит нас, как в сумерки проселочные дороги, на одну полосу света, то есть, между прочим, «к смиренному сознанию человеческого ничтожества»…

«…у нас вовсе нет хороших книг для детей, особенно по части истории. Поэтому мы обрадовались появлению книжек г-жи Деревицкой, надеясь, что они хоть сколько-нибудь восполнят этот ощутительный недостаток. К сожалению, надежды наши не оправдались. <…> Рассказы г-жи Деревицкой решительно нельзя рекомендовать для детского чтения. Главнейшие недостатки, вредящие этой книге, вот какие: во-первых – отсутствие всякого взгляда на ход исторических событий; во-вторых – неуменье выбирать факты, для детей интересные и полезные; в-третьих – сбивчивость изложения вообще и в четвертых – неуменье говорить с детьми…»

Статья «Всероссийские иллюзии…» – вклад Добролюбова в обсуждение вопроса об отмене телесных наказаний – одного из важнейших в России середины XIX века. Порождение крепостничества, розга имела широчайшее применение в николаевской России: пороли уголовных преступников из «низших» сословий, солдат в армии, крестьян в помещичьих имениях и государственных деревнях, пороли детей в школах. Но и оставаясь в рамках закона, телесное наказание исполняло свою социальную функцию нравственного подчинения личности, поддержания сословной иерархии и «авторитета» власти. Поэтому отмена телесных наказаний воспринималась передовой русской мыслью как важнейшая после уничтожения крепостного права общественная задача

В сборник статей русской классической критики, посвященных творчеству Н. В. Гоголя, вошли статьи Пушкина, Белинского, Некрасова, Добролюбова, Тургенева и др

Статья Добролюбова, появившаяся после выхода третьего тома «Губернских очерков», по своей идейной направленности примыкала к высказываниям Чернышевского, содержащимся в его «Заметках о журналах» по поводу первых очерков и в специальной статье, явившейся отзывом на первые два тома очерков. Чернышевский назвал «превосходную и благородную книгу» Щедрина одним из «исторических фактов русской жизни» и «прекрасным литературным явлением». «Губернскими очерками», по его словам, «гордится и должна будет гордиться русская литература». Здесь же была дана и меткая оценка Щедрина как «писателя, по преимуществу скорбного и негодующего»

Статья Добролюбова была одной из первых попыток открыто осмыслить явление крепостничества и произнести ему приговор в то время, когда вопрос об отмене крепостного права был еще далек от своего разрешения и, осуждаемое в передовых кругах, оно для многих оставалось естественным и нормальным состоянием. Статья показывает, что своекорыстие и произвол в отношениях с крестьянами определяются не личными качествами отдельных помещиков (жестокостью, невежеством), а всем строем жизни, системой общественных отношений. Сами пороки помещиков есть пороки целого сословия, развращенного праздностью и бесконтрольной властью над крепостными

Сборнику рассказов детской писательницы Н. А. Дестунис Добролюбов посвятил две рецензии. Вторая рецензия напечатана в «Журнале для воспитания», где также положительно оценены сцены, взятые из крестьянской жизни, из сельского быта, хотя отмечено, что описания у нее слишком «общи». В рецензии для «Современника» дана социальная характеристика книги, а литература ориентирована на реалистическое изображение противоречий крестьянской жизни, на показ пагубного влияния «внешних обстоятельств», то есть крепостнической среды

Впервые выделена и собрана в один корпус проза и поэзия, написанная Н. А. Добролюбовым в течение итальянского периода, с декабря 1860 г. по июнь 1861 г., совсем незадолго до его преждевременной кончины, и прокомментированы итальянские реалии содержания. Необыкновенно разнообразные по жанру произведения – публицистика, репортаж, политический анализ, историография, лирика, сатира, пародия, памфлет – образуют, тем не менее, цельный «итальянский текст» и отражают как глубокий интерес Добролюбова к яркой эпохе объединения и модернизации Италии (Рисорджименто), не без аллюзий на необходимость реформ на родине, так и новое, приподнятое состояние духа «сурового критика», вдохновленного южной природой, морской стихией, богатым культурным наследием, а также возможностью раскрыть иную, пылкую и сердечную сторону своей натуры и связать судьбу с итальянской девушкой, что оказалось, увы, лишь иллюзией. В современной Италии очерки Добролюбова о Рисорджименто считаются образцом новаторства, смелости, язвительной иронии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги

В рецензии на книгу известного американского писателя В. Ирвинга критик высказывает свое главное требование к истории как к науке: объяснять исторические события не характером исторических деятелей, а условиями жизни народов. Применение этого требования к конкретному материалу Добролюбов демонстрирует на примере возникновения ислама. Правда, естественно-историческое объяснение этого явления выступает у него как психологическое. Показывая, что основатель религии – Магомет был реальный живой человек, а не какой-то злой гений, как его рисовала христианская литература, Добролюбов снимает покров «чудесного» с возникновения религии

Добролюбов использует брошюру петербургского книжного коммерсанта А. Б. Надеждина как пример критики гласности, новых литературных явлений справа, как пример, грубо противодействующий общественному движению, «истинно полезной» деятельности. Симптоматична защита Добролюбовым от бездоказательных нападок Надеждина романов «Переселенцы» Д. В. Григоровича и «Дворянское гнездо» И. С. Тургенева

«…Появление «Бедных людей» было встречено величайшим восторгом всей литературной партии, признавшей Гоголя; Белинский провозгласил, что хотя г. Достоевский и многим обязан Гоголю, как Лермонтов Пушкину, – но что тем не менее он – сам по себе, вовсе не подражатель Гоголя, а талант самобытный и громадный. Он начал так, прибавлял Белинский, как не начинал еще ни один из русских писателей. Мало того, – Белинский пророчествовал таким образом: «Талант г. Достоевского принадлежит к разряду тех, которые постигаются и признаются не вдруг. Много, в продолжение его поприща, явится талантов, которых будут противопоставлять ему, но кончится тем, что о них забудут именно в то время, когда он достигнет апогея своей славы»…»

«…каждый русский, поживший на Руси, не зажимая глаз и ушей для родного быта и слова, без сомнения может всегда сообщить несколько новых мыслей и замечаний о нашем народе, которые могут служить небесполезным дополнением к любопытным исследованиям наших ученых. Будучи убежден в этом и думая, что каждый из нас должен делать, что может, хотя бы и одну только каплю надеялся пролить в море науки, – я решаюсь высказать несколько заметок, сделанных мною при чтении сочинения г. Буслаева: «О русских пословицах и поговорках». Я не стану здесь оспаривать главных положений и выводов г. Буслаева, хотя с некоторыми из них я не вполне согласен. Главная моя цель – представить дополнения и варианты пословиц, собранных г. Буслаевым, и поставить на вид некоторые факты в его сочинении, которые я мог подтвердить или подвергнуть сомнению, сообразно с моими личными наблюдениями, сделанными преимущественно в Нижегородской губернии…»

«Чем более распространялось и утверждалось в книжном языке влияние церковнославянского наречия, тем более народный язык отделялся от него, так что с XIII–XIV столетий можно рассматривать народную речь отдельно от книжной. Это отделение преимущественно заметно в русском языке, который, по особенной близости своей к церковнославянскому наречию, всего более подвергся его влиянию. Народный язык славянский имеет свою богатую литературу, по преимуществу поэтическую, и в этих произведениях можно наблюдать развитие народной речи и отличительные черты народного слога. Черты эти отдельны для слога простого и для слога поэтического…»

Созданный по инициативе Некрасова, «Свисток» был поистине детищем Добролюбова. Большинство материалов, помещенных здесь при жизни критика, принадлежало ему, в том числе почти все наиболее социально значительные и острые выступления. «Свисток» обнаружил новые грани яркого писательского дарования Добролюбова, который предстал здесь выдающимся мастером революционной сатиры, с блеском владевшим различными сатирическими жанрами – стихотворной пародии и перепева, фельетона, памфлета. Вместе с тем это было – в иных формах и частично на другом материале – продолжение, закрепление и развитие тех же идей и оценок, которые несла в себе добролюбовская критика. Уже одно это поразительное единство критики, публицистики и поэзии делают творчество Добролюбова уникальным явлением в истории русской литературы

«Известие» явилось первым откликом «Современника» на антисемитские выступления журнала «Иллюстрация». Первоначально предполагалось в декабрьском номере посвятить этому вопросу статью Добролюбова «Нечто о литературном протесте», но она не была пропущена цензурой. В переработанном виде статья появилась в январской книжке «Современника» за 1859 год в № 1 «Свистка» под названием «Письмо из провинции»

В рецензии на первые книги, изданные Обществом распространения полезных книг, Добролюбов показывает, что начало деятельности Общества не оправдывает заявки, сделанной в его названии. Учредители общества не озаботились ни точным определением социального адреса издаваемых ими книг, ни изучением духовных потребностей своих читателей, так как в действительности их интересует не столько «польза» самих читателей, сколько воспитание их в духе покорности и терпения. Рецензия – характерный пример отношения Добролюбова к литературе, рассчитанной на широкого читателя, к которой он был очень взыскателен. Придавая огромное значение делу народного просвещения, он сурово преследовал профанацию этого дела

«…Заглавие дает, разумеется, больше, нежели дает сама книжка. Предохранительные меры, способствующие уберечь память от притупления, изложены в ней довольно хорошо, хотя и не заключают в себе ничего нового по этой части. Но «средства приобрести превосходнейшую память» чрезвычайно подозрительны. Тут автор или отделывается общими фразами о постоянном упражнении, о постепенности перехода от легчайшего к труднейшему, о пособии силы рассудка и т. д.; или же указывает на такие эксцентрические меры, о которых без смеха даже читать невозможно…»

«Наконец дожили мы до того времени, когда наука приходит у нас в прямое соприкосновение с жизнью и дает практически благотворные результаты! Сколько уже услуг оказала она русскому человеку в самое непродолжительное время! <…> Теперь исследование г. И. Аксакова тоже обогащает Россию, – не только в научном, но и в чисто материальном смысле. Вследствие этого исследования мы оказались – в одной части нашей торговой деятельности – богаче на 60 мильонов рублей серебром! <…> Но читатели, по всей вероятности, желают знать, каким же это образом исследования г. Аксакова обогащают нас на 60 мильонов. Мы с удовольствием готовы рассказать им это, сообщивши некоторые сведения, найденные нами в книге г. Аксакова…»

«…мы не считаем удобным распространяться здесь ни вообще о пользе издания, подобного «Исторической библиотеке», ни, в частности, о достоинствах выбранного для перевода автора, ни, наконец, о качествах самого перевода. Но мы не считаем нарушением приличной скромности сказать, что перевод Шлоссера на русский язык кажется нам явлением чрезвычайно важным и любопытным. В этом убеждении мы желали бы обратить на Шлоссера внимание тех из наших читателей, которые еще не успели с ним ознакомиться…»

«Г-ну коллежскому советнику захотелось поведать миру, откуда идет славный род Порай-Кошицов, к коему принадлежит оный коллежский советник. Плодом этого скромного желания был «Исторический рассказ о литовском дворянстве». Любознательный читатель плачевно ошибся бы, если бы подумал, что в книжке коллежского советника Порай-Кошица в самом деле можно найти историю дворянства литовского. Почти вся книга наполнена подробнейшими исследованиями о гербах и о дворянском роде Порай-Кошицов. История же литовского дворянства занимает не много страниц, – но зато каких страниц! Боже, каких страниц! Таких страниц не было, вероятно, даже и в тех историях, которые рассказывал Вральман Митрофанушке Простакову…»

«…мы можем сказать смело, что если уже г. Тургенев, тронул какой-нибудь вопрос в своей повести, если он изобразил какую-нибудь новую сторону общественных отношений, – это служит ручательством за то, что вопрос этот действительно подымается или скоро подымется в сознании образованного общества, что эта новая сторона жизни начинает выдаваться и скоро выкажется резко и ярко пред глазами всех. Поэтому, каждый раз при появлении повести г. Тургенева делается любопытным вопрос: какие же стороны жизни изображены в ней, какие вопросы затронуты? Вопрос этот представляется и теперь, а в отношении к новой повести г. Тургенева он интереснее, чем когда-либо. До сих пор путь г. Тургенева, сообразно с путем развития нашего общества, был довольно ясно намечен одном направлении. Исходил он из сферы высших идей и теоретических стремлений и направлялся к тому, чтобы эти идеи в стремления внести в грубую и пошлую действительность, далеко от них уклонившуюся…»

«…Можно бы рассмотреть учебник русской истории еще со стороны исторических воззрений автора, распределения предметов в учебнике, приноровления к потребностям учащихся, и пр. Но совестно и начинать такие возвышенные речи по поводу такой книги, как «Краткое изложение» г. Тимаева. Он не умеет писать сколько-нибудь сносным образом и беспощадно перевирает самые обыкновенные факты…»

«…Всякое общее, абстрактное понятие составляется из частных представлений, посредством соединения существенных признаков предмета и отбрасывания всех случайных его примет. Следовательно, прежде чем ребенок перейдет к общим определениям, он должен владеть значительным запасом частных представлений и наблюдений. А этих-то частных представлений и не дают ему учебники, составляемые обыкновенно по синтетическому методу. Курсы г-на Лапина в этом отношении ничуть не лучше других руководств, доселе у нас изданных…»

Рецензия Добролюбова продолжает обличение администрации Главного педагогического института, начатое Добролюбовым еще в студенческие годы. «…Все эти мысли пришли нам в голову по поводу многих легкомысленных толков, сопровождавших закрытие Главного педагогического института. Люди, которые прежде не говорили о нем ни одного слова или даже всячески восхваляли его, принялись теперь бранить его на чем свет стоит, Начали толковать о его коренной несоответственности с требованиями здравой педагогии, о ложности системы, господствовавшей в нем в последнее время, о недостатках его административного и хозяйственного устройства и т. п. Положим, что эти толки даже и справедливы, положим, что недостатков было действительно много… Но зачем же молчали о них во все время существования института, – зачем только в последнее время заговорили о них и в обществе, и в администрации, и в литературе?…»

«Чем более распространялось и утверждалось в книжном языке влияние церковнославянского наречия, тем более народный язык отделялся от него, так что с XIII–XIV столетий можно рассматривать народную речь отдельно от книжной. Это отделение преимущественно заметно в русском языке, который, по особенной близости своей к церковнославянскому наречию, всего более подвергся его влиянию. Народный язык славянский имеет свою богатую литературу, по преимуществу поэтическую, и в этих произведениях можно наблюдать развитие народной речи и отличительные черты народного слога. Черты эти отдельны для слога простого и для слога поэтического…»

«…Перевод курса Вебера, весьма добросовестно сделанный гг. Коршами, составляет очень полезное приобретение в русской исторической литературе, и мы спешим обратить на него внимание читателей… Можно надеяться, что книга эта будет иметь успех: у нас так многие нуждаются в порядочном учебнике, что с радостью готовы схватиться за все мало-мальски порядочное. Тем успешнее должно разойтись хорошее руководство…»

«…В «Современнике» 1857 помещен был целый ряд статей о Лессинге, в которых довольно подробно рассматривалось значение его для современной ему Германии. «Лаокооном» Лессинг создал новую теорию поэзии, внесши в нее жизнь и разбивши мертвенную формалистику, которая господствовала до тех пор во всех эстетиках. С чрезвычайной ясностью и силою мысли, с неотразимой логической убедительностью он доказал, что существенный предмет поэзии, в отличие от всех других искусств и особенно от живописи, составляет – действие…»

В сборник вошли знаменитые статьи: «Луч света в тёмном царстве» и «Что такое обломовщина?» Н. А. Добролюбова, «Базаров» Д. И. Писарева, «,,Обломов“. Роман И. А. Гончарова» А. В. Дружинина, «После „Грозы“ Островского» А. А. Григорьева и «Русский человек на rendez-vous» Н. Г. Чернышевского. Именно благодаря их проницательности и таланту многие произведения, когда-то вызвавшие споры, сегодня по праву считаются классикой русской литературы. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги

В этот сборник включены наиболее известные критические статьи Белинского и Добролюбова. Они позволят читателю лучше понять шедевры русской классики в контексте эпохи их написания и первых публикаций. Перед читателем как бы заново откроются произведения Пушкина, Достоевского, Гоголя, Островского и других великих мастеров русской поэзии, прозы и драматургии, живой общественный отклик на них, их жгучая актуальность для русского общества XIX века и социально-психологическая типичность обрисованных в них явлений, образов и характеров

Рецензия – одно из выступлений Добролюбова против поэзии, враждебной некрасовскому направлению. В этой связи критик и характеризует шаблонную лирику незначительного дворянского поэта Д. К. Лизандера (1824–1894), его религиозную риторику и расплывчатые обличения «порока». Политическая лирика В. В. Бажанова имела крайне «благонамеренный» характер. Не имея возможности охарактеризовать в рецензии политическую лирику Бажанова, Добролюбов обращает внимание на частое и характерное для подобного рода литературы противоречие эротических и религиозных мотивов. Религиозная «назидательность» Бажанова и либеральные претензии Лизандера «на звание общественного деятеля» компрометируются в рецензии сопоставлением с произведениями бездарного и безвестного графомана Александрова

Статья выражает одну из особенностей реальной критики Добролюбова, которой, по его словам, необходимо придать «практический характер». Повод для статьи – привлекшая внимание различных общественных кругов открытая дискуссия о деятельности акционерного общества пароходства и торговли, состоявшаяся в петербургском зале Пассажа 13 декабря 1859 г. Статья Добролюбова написана в пародийной, фельетонной манере. Диспут с претензией на гласность, на публичное выяснение истины Добролюбов представляет «литературным турниром», литературно-театральным действием, не случайно потерпевшим фиаско. Статья разоблачает демагогическую суть гласности, не подкрепленной реальными делами

«…Добродушный поэт дошел, после горького опыта жизни, до самого отчаянного скептицизма: ему представляется по временам, что Москвы нет… то есть она есть, но только в его воспоминаниях, – реального же бытия не имеет. Это убеждение так крепко в голове и сердце поэта, что уже ничем нельзя разрушить его… Напрасно вы станете ему показывать на народные гулянья, на пиры, сплетни, кремлевские стены, карты, Марьину рощу, визиты и другие принадлежности московской жизни: ничто на него не действует освежающим образом…»

Распространение обществ трезвости, бойкот крестьянами, городскими низами откупной системы и более активные формы борьбы Добролюбов справедливо расценил как широкое социальное народное движение. По свидетельству историка, Добролюбов «собрал большой материал о трезвенном движении, изучив все, что было тогда опубликовано по этому вопросу в газетах и журналах. Мастерски обходя цензуру, Добролюбов разоблачил махинации откупщиков и нарисовал яркую картину безотрадной жизни крестьянина…»

«…никто из представителей живых научных воззрений не думает возводить в идеал изящества и глубины мысли каждую из народных сказок или песен, так же, как никто не восхищается курными избами и лохмотьями простонародья. Но дело в том, чтобы иметь возможно полное и ясное, наглядное понятие об этих курных избах и лохмотьях, об этих пустых щах и гнилом хлебе. Без знания этого невозможно никакое усовершенствование в народном быте: мы наделаем бестолковейшей чепухи, если вздумаем привить наши гастрономические привычки полуголодному бедняку, если станем для него хлопотать о некоторых утонченностях галантерейной жизни, необходимых для нас, но для него вовсе не нужных и не понятных…»

В рецензии выдвигается важная для «шестидесятников» проблема изданий для народа, которые могли бы противостоять лубочной литературе, причем поставлена она еще до появления предназначенных для народа «красных книжек» Н. А. Некрасова, «Народной беседы» А. Ф. Погосского, до высказываний на эту тему Л. Толстого в его журнале «Ясная Поляна». Выделяя в «Народном календаре» разделы, которые подсказывают простолюдинам их права и обязанности, Добролюбов тем самым связывает возможности литературы для народа с задачами революционно-демократического движения

«Непостижимая странность» открывает «итальянский» цикл статей Добролюбова, возникших в связи с пребыванием его в этой стране с декабря 1860 по июнь 1861 г. Выехав за границу на лечение в мае 1860 г., Добролюбов провел там, переезжая из страны в страну, более года. То обстоятельство, что половину этого срока он прожил в Италии, несомненно объясняется притягательной силой происходивших там событий. 1859–1860 гг. стали решающим этапом в борьбе итальянского народа за национальное освобождение и объединение, начавшейся еще в конце XVIII в

Заметка является послесловием к сочинению Н. П. Макарова «Задушевная исповедь. Назидательная быль с вариациями на “точки зрения”», опубликованному в этом же номере «Современника» (1859, № 11). «Задушевная исповедь» Макарова, произведение посредственное в художественном отношении, привлекла внимание Добролюбова как бытовой документ. Материал «Исповеди» против желания автора показывает разложение дворянства и разоблачает буржуазную мораль

Статья явилась ответом на выступление публициста И. И. Льховского, который в рецензии на изданную П. В. Анненковым переписку и биографию Н. В. Станкевича отрицал его общественное значение на том основании, что, занимаясь наукой и искусством ради своего удовольствия, Станкевич не боролся, не страдал и не оставил никаких материальных следов своей деятельности. Отвергая подобную «мелочную утилитарность», измеряющую ценность человеческой личности исключительно количеством «пользы», которую она принесла, Добролюбов утверждает самостоятельную значимость всякой честно прожитой жизни

Книжка Ефима Дыммана, сотрудника «Петербургских полицейских ведомостей», для Добролюбова превосходный «саморазоблачительный» сатирический материал. «Глупейшую книгу», по мысли Добролюбова, следовало подвергнуть дотошному разбору, потому что она наивно-прямолинейно выражала господствовавшую в общество «благонамеренную» мораль. Критик использует излюбленный полемический прием: в его иронической подаче житейская мудрость «искательства и угождения» открывает свое истинное лицо. Добролюбов превратил рецензию в проповедь революционной нравственности. Он уточняет в ней основное положение революционной морали шестидесятников, получившей позднее название «теории разумного эгоизма»: «Почувствуйте только как следует права вашей собственной личности на правду и на счастье, и вы самым неприметным и естественным образом придете к кровной вражде с общественной неправдой…»

Во второй половине 1850-х гг., когда оживился интерес к проблемам формирования личности, сознававшимся в прямой связи с перестройкой общественной жизни, статья выдающегося хирурга Н. И. Пирогова под знаменательным заглавием «Вопросы жизни» привлекла всеобщее внимание остротой постановки проблем воспитания. Добролюбова привлек тезис Н. И. Пирогова о том, что воспитание должно способствовать развитию «внутреннего человека», т. е. личности. Поставив это требование во главу угла, Добролюбов показал, что существующий метод воспитания, основанный на безусловном подчинении авторитету старших, ведет к подавлению детской личности и воспитывает рабов. Проникнутая пафосом уважения к человеческой личности, статья не только положила начало обширной педагогической публицистике Добролюбова, по явилась первым развернутым изложением в печати его демократических взглядов

Под «последними подвигами на Кавказе» Добролюбов имеет в виду взятие 25 ноября 1859 года русскими войсками аула Гуниб и пленение предводителя горцев Шамиля. Эти события не завершили так называемые «кавказские войны», начавшиеся еще в конце XVI века и окончившиеся в 1864 году, но предрешили их исход, что правильно понял Добролюбов. Вопреки всему тому, что писалось в то время как в реакционной, так и в либеральной прессе, Добролюбов утверждал, что «любуясь на Шамиля», разъезжавшего под конвоем по русским городам и сменившего аул Гуниб на город Калугу, не следует обольщаться и придавать серьезное значение «словам, беспрерывно раздающимся в обществе: “война на Кавказе кончена”»

«…Пословицы и поговорки доселе пользуются у нас большим почетом и имеют обширное приложение, особенно в низшем и среднем классе народа. Кстати приведенной пословицей оканчивается иногда важный спор, решается недоумение, прикрывается незнание… Умной, – а пожалуй, и не умной – пословицей потешается иногда честная компания, нашедши в ней какое-нибудь приложение к своему кружку. Пословицу же пустят иногда в ход и для того, чтобы намекнуть на чей-нибудь грешок, отвертеться от серьезного допроса или даже оправить неправое дело…»

Работа представляет собой программу неосуществленного исследования художественных особенностей русского фольклора. Эта студенческая работа Добролюбова во многих отношениях замечательна. Прежде всего она отличается масштабностью замысла – как в смысле широты охвата материала (фольклор древний и современный, все виды его), так и в смысле разносторонности его разработки: каждый пункт добролюбовской программы – изучение различных форм образности, одушевления природы, категорий пространства и времени в народной поэзии – намечает, по существу, особое направление в исследовании русского фольклора

«…В конце прошедшего столетия Карамзин, говоря о русской литературе, заметил, что публика наша всего охотнее читает романы и повести. Спустя 30 лет Пушкин с удивлением говорил, что публика «все еще сидит за романами и повестями: понравились!» Прошло 20 лет после Пушкина, – и до сих пор в нашем обществе замечается то же явление. Беллетристика поглощает собою всю остальную литературу; журналы, в которых сосредоточивается теперь наша литература, считают главным своим отделом изящную словесность; книжка журнала без повести или романа – в наше время так же невозможна, как, бывало, составление альманаха без стихотворений. <…> Не заключается ли причина этого явления в самой сущности романа и в отношении его к современному положению общества?…»

Рецензия на брошюру генерал-адъютанта, автора ряда публицистических выступлений на темы сельского быта С. П. Шипова примыкает к статье Добролюбова «Народное дело». С. П. Шипов возвращался к теме своей брошюры позднее: «О средствах к уменьшению в народе пьянства» (1865)

«…Публика видела, что «Современник» в 1858 году не оставался праздным и безучастным зрителем общественного движения, совершающегося в настоящее время: по мере сил редакции, согласно с своим назначением и программою, «Современник» старался служить общему делу развития и усовершенствования, стремление к которому так заметно обнаружилось в последнее время в русском обществе. Предоставляя судить читателям, в какой степени удовлетворял журнал наш своему назначению в 1858 году, спешим сказать, что мы весьма далеки от мысли считать совершенным исполнение избранной нами задачи…»

«…Сущность брошюры, если передать её в вопросах и ответах, имеет следующий вид. Г. Кусаков спрашивает меня (то есть, не лично меня, а вообще всякое Я, понимаемое в философском смысле): «знаете ли вы что-нибудь?» Я, не имея мудрости Сократа, чтобы ответить: «знаю только то, что ничего не знаю» – отвечаю: «знаю». Г. Кусаков экзаменует меня, вопрошая: «что вы знаете?..» Я, разумеется, становлюсь в тупик от внезапности вопроса и, запинаясь, отвечаю: «да мало ли что я знаю… многое знаю… Ну, знаю, например… ну, например, я знаю, что вот это – рука, и что рука эта мне принадлежит». И я решаюсь посмотреть в глаза г. Кусакову, полагая, что удовлетворил его своим ответом. Оказывается, однако, что это не так легко сделать…»

Вопрос о женском образовании в 50-е годы XIX века привлекал внимание и революционеров-демократов и либералов. Развиваемые в брошюре взгляды являются примером либерального подхода к решению этого вопроса. Путь к женскому образованию, утверждает автор, – нравственное воспитание