«Прямо перед ним на расстоянии четверти мили… вздымался гигантский утес, окаймленный у подножья огромными соснами; он был так высок, что при одном взгляде на него, на его острую зубчатую вершину офицер почувствовал сильное головокружение. Сбоку утес казался совершенно отвесным… Задрав голову, офицер смотрел вверх на недосягаемый утес; вдруг он увидел потрясающую картину: по воздуху верхом на коне в долину спускался человек!»

Рядовой Картер Дрюз лежал в дозоре. Заметив всадника на гигантском утесе, Дрюз был вынужден выстрелить. Ведь нельзя раскрывать расположение войск…

«На железнодорожном мосту, в северной части Алабамы, стоял человек и смотрел вниз, на быстрые воды в двадцати футах под ним. Руки у него были связаны за спиной. Шею стягивала веревка. Один конец ее был прикреплен к поперечной балке над его головой и свешивался до его колен. Несколько досок, положенных на шпалы, служили помостом для него и для его палачей двух солдат федеральной армии под началом сержанта, который в мирное время скорее всего занимал должность помощника шерифа. Несколько поодаль, на том же импровизированном эшафоте, стоял офицер в полной капитанской форме, при оружии. На обоих концах моста стояло по часовому с ружьем «на караул», то есть держа ружье вертикально, против левого плеча, в согнутой под прямым углом руке, – поза напряженная, требующая неестественного выпрямления туловища…»

«Сиринг почувствовал усталость и закрыл глаза. В тот же миг он ощутил невыносимо яркий свет. В ушах у него стоял тихий, мерный гул далекого морского прибоя, набегающего волна за волной на песок, и, родившись из этого гула, а может быть и вне его, но слившись с этим непрестанным ровным звуком, возникли отчетливые слова: „Джером Сиринг, ты попался, как крыса в капкан… капкан… капкан…“»

«Брэйл скоро завоевал не только наше восхищение, но и любовь, и мы были искренне огорчены, когда в бою при Стонс-ривер — первом, после того как он был переведен в нашу часть, мы заметили в нем очень неприятную и недостойную солдата черту: он кичился своей храбростью»

«— Капитан Коултер, на соседней горе, по ту сторону ущелья, находятся двенадцать вражеских орудий. Если я правильно понял генерала, он приказывает вам доставить сюда пушки и атаковать их. Последовало глубокое молчание… — Вы сказали, на соседней горе, сэр? Пушки находятся поблизости от дома? И… их необходимо… атаковать? Это приказ? — спросил Коултер хриплым, срывающимся голосом. Он заметно побледнел»

«Он шел, не глядя на трупы, лежавшие по сторонам. Раздававшиеся то и дело хриплые стоны тяжело раненных, которых не нашли санитары и которые должны были провести беспокойную ночь под звездами, мучимые жаждой, также не привлекали его внимания. <…> Проходя мимо трупов, он пристально разглядывал каждый и наконец остановился над одним, лежавшим в некотором отдалении от остальных, у молодой рощицы. Офицер внимательно осмотрел труп, и ему показалось, что он шевелится. Офицер наклонился и потрогал лицо трупа. Раздался крик»

«… в каждый отдельный момент этого получаса я либо жив, либо мертв. Переходного периода не существует. То же самое произойдет и завтра утром, когда меня будут вешать; находясь в сознании, я буду знать, что жив, умерев — я так и не узнаю этого. Похоже, что в данном случае природа решила соблюдать мои интересы. Именно такой порядок установил бы и я сам. Все это так просто, что невольно начинаешь сознавать всю бессмыслицу этого акта»

«…так как бруствер к этому времени совсем очистился, капитан Рэнсом снова подошел к нему с намерением выглянуть. В ту минуту, когда он поднялся на стрелковую ступень, над гребнем появился солдат, размахивающий ярким знаменем. Капитан выхватил из-за пояса пистолет и застрелил его. Солдат качнулся вперед и повис с внутренней стороны насыпи, вытянув вперед руки, все еще сжимавшие знамя. Немногочисленные товарищи убитого повернулись и бросились бежать вниз по склону. Выглянув из-за бруствера, капитан не увидел ни одного живого существа»

«Во всей федеральной армии не было в то летнее утро человека, который с таким радостным подъемом ожидал бы начало боя, как Андерсон Граффенрейд. Он был настроен бодро, бурная энергия переполняла его. Взволнованный, возбужденный, он с трудом мог дождаться момента, когда неприятель наконец ринется в атаку. Он не боялся. Для него это был долгожданный случай — возможность доказать, что он настоящий солдат и герой. Каков бы ни был исход боя, он отстоит свое право на уважение солдат, право на дружеское отношение однополчан, на внимательное отношение начальства. Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди, когда послышался бодрый звук горна, играющего сигнал к сбору. Легкой походкой, почти не чувствуя земли под ногами, он выбежал вперед и стал во главе роты»

«Когда злополучный солдат опустился на колени перед этим апофеозом междоусобной войны, звонкоголосая птица высоко на ветке умолкла и, освещенная буйным заревом заката, бесшумно улетела в величественную лесную даль»

«Наутро после ареста он предстал перед судом, был признан виновным и приговорен к смерти. Для окончания рассказа о его земном странствии остается только повесить его, чтобы затем более подробно заняться его духовной, которую он с великим трудом составил в тюрьме и по которой, руководствуясь, очевидно, какими-то смутными и неполными представлениями о праве поимщика, он завещал все свое имущество своему «законому душеприкащику», мистеру Брентшо»

«Отважно ступая по наметенным с вечера сугробам впереди сестренки, которая пробиралась по следам брата и подзадоривала его веселыми возгласами, маленький краснощекий мальчуган, сын одного из самых видных граждан Грэйвилла, споткнулся о какой-то предмет, лежавший глубоко под снегом. В настоящем повествовании автор ставит себе целью объяснить, каким образом этот предмет очутился там»

«— Если бы человека заперли на всю ночь наедине с трупом — в темной комнате, в пустом доме, — где нет даже одеяла, чтобы закутаться в него с головой и не видеть страшного зрелища, и он пережил бы ночь, не сойдя с ума, он был бы вправе похвалиться, что не рожден женщиной… — Я уж думал, что вы никогда не кончите перечислять условия. Ну что ж, я знаю человека, который, не будучи ни врачом, ни военным, сделает это на пари и примет все условия, какую бы вы ставку не назначили»

«Доподлинно известно и сие подтверждено также многими свидетельствами, противу коих не станут спорить ни мудрецы, ни мужи науки, что глазу змеиному присущ магнетизм и буде кто, влекомый противо воли своей, подпадет под действие оного магнетизма, тот погибнет жалкою смертью, будучи укушен сим гадом»

«— В подзаголовке рассказа, напечатанного в сегодняшнем номере «Вестника», черным по белому значится: «Рассказ с привидениями». Смысл этого подзаголовка достаточно ясен. Каждый порядочный читатель поймет это как указание на известного рода условия, при которых он должен прочесть эту вещь. — Что же это за условия? <…> Где, когда и как нужно читать ваш рассказ? — Ночью — в одиночестве — при сальной свече»

«В хижине имелась единственная дверь, а напротив двери — окно. Последнее, впрочем, было заколочено еще в незапамятные времена. Никто не знал, почему это было сделано, но во всяком случае, причиной тому послужило отнюдь не отвращение обитателя хижины к свету и воздуху. <…> Теперь, наверное, осталось в живых два-три человека из тех, кто знает тайну этого окна, и, как вы сейчас увидите, я принадлежу к их числу»

«— Видит бог, — сказала женщина, — я люблю вас. Но выйти за вас замуж я не могу, нет, не могу. — Айрин, вы мне это не раз говорили, но не сказали почему. Я имею право знать, хочу понять, почувствовать и доказать твердость духа, если это понадобится. Скажите же мне почему? <…> — Так знайте же: я безумна. То есть так сказали бы врачи, если бы они об этом знали. Я предпочитаю называть себя «одержимой». Садитесь и выслушайте, что я вам расскажу»